В каком смысле Церковь — вне политики? К дню памяти священномученика патриарха Гермогена

Власть государства и власть Церкви: в чем разница?

— Церковь настаивает на том, что не занимается политикой, почему?

— Есть прямой запрет вселенских соборов на участие духовенства в делах государственного управления. И это очень четкий запрет, который невозможно истолковать как-то иначе. Его причина — несовместимость прежде всего в происхождении и целеполагании Церкви и земной власти, оформленной сегодня, как правило, в виде государственной властной структуры. Ведь что такое власть? Некий продукт самоорганизации общества, она возникает еще на племенном уровне. Вcпомните то событие, странный юбилей, который мы собираемся отмечать в нынешнем марте как 1150-летие начала русской государственности. «Повесть временных лет» за 862 год так описывает эту историю: «…и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: “Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву”. И пошли за море к варягам, к руси. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: “Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами”». То есть власть должна быть гарантом некого общественного договора и порядка и иметь средства (в том числе и средства насилия), чтобы эту свою функцию осуществлять. Причем все, что связано с властью и ее функциями, безусловно, относится только к устроению земной жизни. Таковы происхождение и предназначение власти.

Церковь имеет принципиально иную природу. Это не плод самоорганизации, а результат божественного дара, она основана и дарована нам Богом, и главная ее цель — это спасение человека, обожение. Это совсем иная перспектива («Царство Мое не от мира сего»), и поэтому в Церкви, как в образе Царства Небесного, действуют совершенно иные законы (достаточно вспомнить евангельскую притчу о виноградарях, в которой нарушаются основные принципы земной социальной справедливости; но ведь именно в этой притче Спаситель говорит о Царстве Небесном и его законах). Законы Царства Небесного определяет основная цель — обожение. В этом смысле земная власть и Церковь не сопоставимы и не соединимы: «Кесарю кесарево, а Богу Богово».

Церковь не должна бороться за или против или участвовать в осуществлении земной власти постольку, поскольку эта часть земной жизни безразлична к делу спасения. Это должный, но не всегда реализуемый в исторической реальности принцип. Но его нарушение неизбежно ведет к печальным последствиям. Причем эти нарушения могут быть с разных сторон. Та же «Повесть временных лет» фиксирует, что после принятия Православия равноапостольный князь Владимир попытался в своем управлении государством реализовать евангельский закон «не убий»; и что же — «сильно умножились разбои, и сказали епископы Владимиру: “Вот умножились разбойники; почему не казнишь их?” Он же ответил: „Боюсь греха”. Они же сказали ему: “Ты поставлен Богом для наказания злым, а добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников, но расследовав”».

А в биографии, например, особо любимого и почитаемого мною святителя Алексия, митрополита Московского, есть эпизод, когда он, взявший на себя при малолетнем князе Дмитрии Ивановиче фактическое управление Московским княжеством, был вынужден (исходя из железной логики политической борьбы Москвы с Тверью) нарушить данную им клятву и «поймать» (то есть арестовать) тверского князя, чтобы добиться от него уступок. По преданию, преподобный Сергий Радонежский очень горевал за своего старшего друга-митрополита в связи с этим случаем. Вспоминаются слова покойного Святейшего Патриарха Алексия II о том, что накал страстей и принципиальная невозможность следовать евангельским идеалам в логике политической борьбы, которую он воочию наблюдал на первом съезде народных депутатов, навсегда отвратили его от участия в политической жизни.
 

Почему Церкви опасна власть силы

— Значит, Церковь обречена с государством только сотрудничать?

— Власть всегда относилась и будет относиться к Церкви как к идеологической корпорации; мистическая природа Церкви, ее сущность — материи для власти недоступные, потому что власть живет в земном мире, мыслит именно в этой перспективе. Для любой власти Церковь — это субъект общественных отношений. Исторически власть бывала жестока, а бывала и милостива к христианам, но, по сути, это никогда не меняло практического, всегда очень прагматичного отношения любой государственной власти к Церкви как таковой. Показательна история «собинного друга» царя Алексея Михайловича патриарха Никона. Его усилиями был в земной перспективе поставлен вопрос: «Что выше, священство или царство?» И что же? Осыпанный царскими милостынями, обладающий огромной земной властью «великий государь» патриарх Никон был вскоре насильственно сведен с патриаршего престола, а через несколько десятилетий на вопрос «о первенстве» был дан ответ царем Петром I, вообще упразднившим патриаршество и инкорпорировавшим Церковь в систему госуправления. 

Власть земная может по-разному воспринимать Церковь, но никогда не позволит ей стать альтернативой или со-правителем. Единственное исключение в нашей истории — патриарх Филарет, реально и очень умно управлявший русским государством в 20-х годах XVII века. Но это был исключительный случай, потому что, во-первых, патриарх Филарет (Федор Никитич Романов) был отцом царя Михаила Федоровича, во-вторых, постриженный в монашество силой уже в зрелом возрасте по приказу Бориса Годунова, он, представитель одного из главных боярских родов, с юности готовился именно к госуправлению, и в-третьих, он был еще и исключительно талантливым управленцем при не очень талантливом сыне.

Власть — это еще и некий инструментарий, и этот инструментарий всегда может быть использован двояко. Недавно в Общецерковной аспирантуре, на курсах для молодых архиереев, где я преподаю, один из еще неопытных архипастырей спросил некоего государственного чиновника, пришедшего в аспирантуру: почему власти не введут цензуру, чтобы оградить население от растлевающего влияния безнравственных телепередач и интернета? Государственный чиновник ответил очень правильно: у нас в Конституции есть две основополагающие свободы — это свобода слова и свобода совести. Если государство создаст цензурный комитет, через какое время, по вашему мнению, оно создаст комитет по делам религий? Большинством инструментов, основанных на государственном насилии, Церкви в принципе нельзя пользоваться. Нельзя с восторгом говорить о том, как в синодальное время полицейскими мерами государство боролось со старообрядцами и сектантами... Нужно понимать, что это обоюдоострое оружие, и если вдруг изменится политическая конъюнктура, очень быстро такому же насилию может подвергнуться и Церковь, как это было после 1917 года. Святые цари и короли, благоверные князья и прочие благочестивые представители власти — все это примеры личных отношений конкретного человека и Бога, а не Церкви как института и земной власти.

— Тем не менее Церковь обязана занимать активную позицию в обществе, она не может исключить свого участия в его жизни. 

— Это совершенно другое. Я согласен с тем, что историческая и общественная роль Церкви — свидетельствовать о Христе и о Его истине. Церковь должна называть добро — добром, а грех — грехом. 

Блаженны не только гонимые

— Здесь показательна история святителя Иоанна Златоуста: он, обличая общественные пороки, упрекнул жену византийского императора, то есть вступил в политическое взаимодействие с императорской властью; императрица обиделась и отправила его в ссылку. Там святой Иоанн и умер… Где проходит грань между свидетельством, общественной жизнью и политикой? 

— Да, можно еще вспомнить митрополита Филиппа (Колычева), убитого по приказу Ивана Грозного. Таких случаев немало в церковной истории. Свидетельствовать о христианской истине — это миссия Церкви. Для власти нравственные нормы всегда оказываются неким неудобоносимым бременем, которое она, как правило, старается сбросить. Это нормально. Потому что власть всегда прагматична. Роль Церкви — свидетельствовать, что, несмотря ни на какие рациональные сиюминутные выгоды, отказ от христианских норм — это всегда крушение, всегда зло. Свидетельствовать об этом Церковь может и в форме публичных обличительных проповедей, как это делали митрополит Филипп или святитель Иоанн, и в форме позитивного влияния. Из нашей истории мы помним пример митрополита Московского Макария, который сдерживал гневные порывы молодого Иоанна Грозного, или первого патриарха Московского Иова, человека мягкого, совсем не политического лидера, но который единственный из всей политической элиты России отказался признать в самозванце Григории Отрепьеве чудесно спасенного царевича Дмитрия и тем самым поставил крест на его легитимности.

Формы свидетельствования об истине могут быть очень разными. Все мы помним евангельские слова о том, что блаженны гонимые за имя Христа, «ибо мзда их многа на небесех». Но ведь не только гонимые блаженны! Но еще и алчущие правды, и миротворцы. Свидетельствовать о Христе — это задача любого христианина. Сегодня в России Церковь является самой большой и самой влиятельной общественной корпорацией. Она очень размыта, более или менее активное участие в ее жизни принимает небольшой процент общества, но так или иначе с нею соотносит себя огромное количество людей. Так было и раньше. В какие-то времена Церковь была более влиятельной, в какие-то на жизнь общества она влияла меньше, но влияние это было всегда. 

Сейчас государственная власть очень обособлена от народа, так, что даже в Церкви отношения с обществом все чаще начинают мыслиться как отношения Церкви и государства. Я не против того, чтобы Церковь, влияя на общество, давала нравственное целеполагание и государственной власти. Мне просто кажется неуместным желание некоторой части нашей Церкви влиять на власть непосредственно, минуя общество. Это может показаться более эффективным инструментом, но стратегически это большая ошибка… Можно обаять губернатора и получить какую-то поддержку, но, если у вас не будет поддержки прихожан и если у вас не будет поддержки общества, вы так и будете зависеть от прихотей чиновника, который сегодня есть, а завтра его нет. И будете вынуждены жертвовать правдой ради сохранения добрых с ним отношений. 

Надо осознать, что власть имеет тенденцию обособляться от общества, превращаясь в почти замкнутую корпорацию, т. н. «элиту», которая формируется или по сословному принципу (в эпоху феодализма) или по принципам идейной или личной преданности, и очень редко, при сочетании развитой демократии и действенной системы «социальных лифтов», — по принципу образованности и талантливости. В свободной стране у общества возникают и свои полномочия, и свои обязательства, и государство не может ни вобрать в себя, ни нивелировать все функции общества, и митинги в декабре 2011 года показывают, что чем больше общественных функций власть присваивает себе, тем менее прочным становится ее положение. Нужно помнить, что вместе с крушением власти Церковь, во всем от нее зависимая, тоже может потерпеть катастрофу. 

Тут очень показательна ситуация 1917 года. Насильственно инкорпорированная в государственную систему управления, Церковь стала одним из символов исторически слабого и уничтожившего самого себя государственного строя. Ибо бескровная февральская революция была не победой каких-то новых сил, а актом самоуничтожения российского самодержавия. И именно после февральской революции начался процесс полной дезориентации общества вкупе с колоссальным, нередко переходящим в истерику накалом общественных страстей. 

А вскоре по всей стране стали громить храмы, и количество за Христа пострадавших стало измеряться десятками тысяч. Почему «господствующая» Церковь стала объектом варварского и жесточайшего истребления для недавней собственной паствы? Почему идеология строительства нового безбожного мира захватила миллионы людей и бросила их в горнило Гражданской войны? Все эти вопросы требуют ответов, которых мы до сих пор старательно избегаем, потому что тогда следует дать честную оценку степени влияния Церкви на свою паству в предреволюционные десятилетия. И начать делать выводы для себя нынешних.

— Но разве синодальный период — не идеальное отражение библейского афоризма про «кесарю — кесарево». Церковь молилась-постилась, ей никто не мешал, а она не влезала в общественные дела, в государственное управление. Чем не симфония? 

— В том положении Церкви была очень большая неправда, которую чувствовали многие наши святители, в том числе святитель Филарет Московский. Во-первых, Церкви приписывалось выполнять множество полицейских функций. Во-вторых, в этот момент Церковь была практически лишена права свидетельствовать об Истине, если это хотя бы косвенно противоречило государственной политике. 

— В современном мире любое публичное высказывание, тем более осуждение, неминуемо трактуется как высказывание политическое. Как Церковь может в таких условиях обличать пороки? 

— Вы путаете обличение порока и обличение носителей этого порока. Христос учит ненавидеть не грешника, а грех. Если Церковь свидетельствует о несправедливости, входит ли она в отношения с властью? Входит, но совершенно по-иному, как носитель неких ценностей, которые она не дает уничтожить или игнорировать и предлагает с ними считаться. Она не вмешивается в политику, но свидетельствует, что обман, даже ради каких-либо прагматических целей, все равно обман и грех; что присвоение себе чужого, даже если это делается в рамках существующего законодательства или прорех в нем, это воровство и грех; что, возведенная в приемлемый и даже поощряемый образ жизни, распущенность — грех и т. д. Свидетельствует, что бескорыстная помощь ближнему — это добро. Что любовь между людьми — это наивысшая ценность, которая не подлежит разрушению. Церковь не участвует в политической борьбе, не касается персонального состава власти, но Церковь должна обличать социальные явления, не давая забыть о христианских истинах. Ее задача — способствовать различению добра и зла, истины и лжи и тем сохранять для своей паствы евангельскую перспективу Царствия Небесного.
 

Подготовил Дмитрий РЕБРОВ