Священник Евгений Шилов: чтобы быть богословом, необходима связь с молитвенной жизнью Церкви

Отец Евгений, после того, как Вас рукоположили в диаконский сан, были ли сложности с вхождением в круг новых обязанностей?
Мне кажется, каких-то особых сложностей не было. Хотя проходить сорокоуст в храме Христа Спасителя было тяжело. Постоянное служение, лекции… Семью практически не видел. У меня как раз родился ребёнок в мае, а впервые я смог с ним погулять лишь в октябре – вот такая была загруженность.
Где вы нашли свою избранницу?
В университете. Она была студенткой исторического факультета, а потом работала здесь же секретарём.
Скажите пожалуйста, как Вы стали преподавателем?
Случайно. Когда мы закончили университет, отец Георгий Ореханов подошёл ко мне и спросил, хочу ли я преподавать. Я ответил утвердительно. После недолгого совещания мы остановились на преподавании патрологии. Хотя я специализировался по кафедре философии. В первый год было очень трудно: у меня был семинар, который назывался «Византийские мистики». Я проводил его у пятого курса филологов - мы читали греческие тексты Симеона Нового Богослова, Дионисия Ареопагита, Григория Паламы - довольно сложные тексты. Сами лекции тоже были сложными. В первый год мне было непросто себя побороть. Я понимал, что нужно самому освоить огромный материал, к тому же я одновременно преподавал на кафедре Библеистики, а также проводил занятия ещё и на заочном отделении, но со временем нужные навыки приходят: я представлял, что сам сижу среди студентов и слушаю материал. Если я пойму самого себя, значит, я объясню и другим. Мне это помогало. Если просто сообщить студентам информацию, они не всегда её примут – надо стараться исходить из их уровня подготовки.
С этого года Вы преподаватель не только Свято – Тихоновского Университета, но и Николо - Угрешской семинарии. Какие предметы вы там ведёте?
Сравнительное богословие, Догматическое богословие и ещё один предмет в магистратуре: об актуальных вопросах современного богословия.
Что Вы думаете о разнице между студентами ПСТГУ и семинаристами?
Мне кажется, что семинария в каком-то плане выигрывает по сравнению с нашим университетом. Студенты там более целеустремленные: они прекрасно понимают, чего они хотят – им важно получить знания. Быть может, они будут использовать эти знания на приходе не в той степени, не в той мере, как это планируется в Университете, но они полностью вовлечены в процесс обучения. У нас этого нет. Студенты частично здесь, частично где-то, в каком-то своём мире - живут параллельно. Это, мне кажется, первое отличие. Кроме того, я замечаю, что в нашем университете студенты часто лишаются благоговения к некоторым вещам. Особенно это видно на предзащитах и защитах дипломов, когда они говорят: «Вот, святой Игнатий Брянчанинов был неправ». Наверное, это как-то по-другому говорить надо. Понятно, и святые имели право ошибаться: они были людьми, совершали какие-то вещи, которые, может быть, подчас не совсем вписываются в христианскую нравственность, но какое-то чувство благоговения все равно должно быть, что мы - это мы, студенты, а есть святые учителя Церкви, к которым следует относиться с должным почтением. В семинарии всё-таки более осторожны в этом вопросе. Может быть, это из-за того, что они связаны с монастырём: воспитанники там живут и ходят туда на богослужения. Они читают, они поют на клиросе, они вовлечены в эту церковную жизнь, которой в университете в какой-то мере недостаёт.
А в Ваше время этого хватало?
По крайне мере, напряженность богослужебной жизни была выше, чем сейчас.
Вы имеете в виду, что у студентов нет внутреннего желания, внутренней потребности в богослужениях?
Мне кажется, они просто не чувствуют связи между Богословием и богослужением. В семинарии эти две вещи нераздельны.
А как Вы считаете, с научной точки зрения, профанация объекта исследования полезна или вредна?
Сложный вопрос. С одной стороны, для науки, может быть, действительно полезно, когда человек объективен. Или пытается быть объективным. Но с другой стороны, для того, чтобы быть богословом, необходима эта связь с молитвенной жизнью Церкви.
Означает ли это, что такая дисциплина как религиоведение - это фикция? Мы же всё равно, исходя из того, что вы только что сказали, не понимаем чужую традицию?
Нет, мы не понимаем её глубоко. Мы не можем её критиковать, не можем её до конца проанализировать, потому что не можем полностью войти внутрь неё. До конца это всё равно невозможно: невозможно рассуждать о христианской молитве, если мы не молимся; невозможно рассуждать о Христианстве, о духовной жизни, если мы живём другой жизнью.
Но есть какой-то комплекс вопросов, который тем не менее может быть разрешён без личной интеграции в традицию?
Конечно, но всегда это будет не до конца полное, целостное и даже в какой-то степени адекватное понимание.
Если продолжать Вашу логику, выходит, что, когда мы понимаем какой-то феномен, связанный с другим человеком (а именно так и происходит в гуманитарных науках), наше понимание неадекватно, потому постичь его внутренний мир до конца мы не в силах?
Конечно. Говоря о каких-то религиях или сектах, мы можем создать структуру: описать границы; сказать, что есть такая-то религия, но полностью погрузиться в нее без погружения в нее – невозможно: какие-то вещи останутся для нас непонятными.

Материал сайта Свято-Тихоновского Богословского Института